Он вполне спокойно направился к костру, на ходу осмотрелся. Береговая площадка хороша была для намеченных работ. Оползневый завал здесь был меньше и в одном месте допускал проход. Горы тесно сошлись над быстрым ручьем. Василий сразу заметил, что правая сторона ущелья, выходящая мысом в озеро, отлично опилена потоком и похожа на косо подвешенную полосатую и несколько выцветшую азиатскую занавесь. Такое строение земной коры — круто падающими складками — благоприятствует накоплению и сбережению нефти в глубинах…
Полутораметровый водопад — тоже обнадеживающий признак.
Василий подошел к костру очень довольный, отдышавшийся. Ребята смотрели в огонь. Сеня продолжал сжимать килограммовый камушек. Василий с начальственным панибратством столкнул его с лучшего места, сказал:
— Пусти, — и взял хлеб.
Черемных поспешно сполоснул чашку и зачерпнул чаю из ведра.
Начальник набил рот хлебом и с наслаждением выпил полчашки.
— Ух, молодцы! — сказал, переведя дух, и снова откусил пол-ломтя и выпил. — Я только подумал, что надо перенести работу в этот район, а вы уже тут. Вот хорошо сообразили!
Тихон Егорович удивленно и вопросительно обратил взгляд к Сене. Сеня смотрел на Зырянова не отрываясь: «Он найдет свою нефть. А я… чего ищу?»
— Призадумалась раздевчоночка, — злорадно сказал Черемных.
— Ну, пошли! — сказал Василий Игнатьевич.
Все схватили лопаты и пошли за ним.
На поверхности Байкала у берега плавали радужные пятна, очень яркие, похожие на ископаемый перламутр. Капли нефти и пузырьки газа пробиваются сквозь толщу дна и вод, вырываясь из больших нефтехранилищ, устроенных природой под Байкалом.
Но Зырянов не думал подкапываться под Байкал с пятью довольно легкомысленными помощниками и одним кашеваром.
Для нефтяной разведки не обязательно сразу открыть место наибольшего скопления нефти — достаточно для начала выследить слои миграции, где нефть передвигалась к местам залегания, или материнские слои, где нефть зародилась.
Пласты под озером, несомненно, были те же, что и вокруг Байкала; озеро подмяло их в одном месте, возможно — нарушило связи между ними; но и разорванные и перевернутые — они все те же, не изменились. В каждом обломке можно узнать его происхождение и увидеть признаки всего слоя на всем протяжении пласта.
Василий рассчитывал, что из-за необычайной крутизны байкальского прогиба выходы поддонных слоев на поверхность или очень близко к поверхности могут оказаться на самом берегу озера. Чтобы вскрыть эти выходы, достаточно будет небольшого и неглубокого разреза. Сделать его можно колодцами-шурфами глубиною в несколько метров и канавой между ними в некоторых местах. С этой работой бригада Зырянова управится в пять-шесть недель.
Главное — установить, какие именно из поддонных слоев нефтеносны. В любом из этих слоев надо найти капельку нефти. Ее достаточно будет для разведчика!
Профессор Губкин говорил студентам, что «нет оснований отрицать возможность нахождения нефти даже в самых древнейших слоях, где обнаружены следы когда-то существовавшей жизни, — даже в кембрийских слоях».
Зырянов запомнил дословно это осторожное высказывание ученого, оно захватило и увлекло его, пришлось больше всего по вкусу и настроило на воинственный лад. Ломать запреты и преграды в науке, придуманные талантливыми реакционерами и авторитетными консерваторами! Их лжетеориями злонамеренно пользовались сознательные враги социализма, чтобы тормозить и сорвать усилия советской власти!
Василий думал: «Опытные геологи не нашли нефти в третичных слоях на Байкале. Но, может быть, ее там и нет?.. Иногда не найти имеет значение не меньшее, чем найти. Пусть я тоже не найду — важно окончательно доказать отсутствие нефти в третичных на Байкале: ведь этим доказана будет принципиальная нефтеносность других, нетретичных слоев! Потому что нефть все-таки есть на Байкале, это же факт…»
Впрочем, факты тоже не имели значения для теоретиков, ослепленных блеском собственного остроумия. Один из талантливейших старых геологов учил не верить своим глазам, когда видишь нефть на Волге, вытекающую даже прямо на поверхность земли. А Губкин утверждает, что там будет второе Баку…
Василий верил Губкину.
Разрез надо было вести по направлению к хребту и довести до подошвы — почти два километра. Василий наметил точки шурфов, Черемных вбил колышки с номерами. Все встали разом на шесть первых номеров и копали в одиночку, пока можно было выбрасывать землю с лопаты наверх. Затем собрались на трех колодцах по двое: один копал, другой поднимал породу ведром.
Порода шла сначала твердая, конгломерат. Приходилось работать больше киркой, чем лопатой. Потом пошли мягкие породы — надо было крепить каждый метр. Землекопы не стремились переутомляться. Они смотрели на Сеню, как на часы, а он каждые полчаса вылезал из своей ямки отдохнуть.
Черемных утверждал, что Сеня не озорничает и нуждается действительно в столь частом отдыхе — он не способен к земляной работе.
— Однако симулирует большого лодыря. Этот юнош с самолюбием.
— Вот интересно, — сказал Василий, — как это понять?
— Понять нетрудно, — сказал Тихон Егорович, — лодырь не трудится, когда не хочет, а слабый — не может. Лодырь вразумится — к делу годится, а слабый — никуда. Такого уважать никто не будет.
Бригадир отправился с топором к завалу под горой. Он выбирал подходящий материал для крепления шурфов и заодно расчищал понемногу проход через завал, чтобы в случае надобности воспользоваться им. Тихон Егорович был опытный местный житель и знал, что от Байкала всегда можно ожидать причуд.